Интервью с Вадимом Поповым

ЖСЙ: Вадим, что такое йога? Что ты закладываешь для себя в это понятие?

ВП: Я могу закладывать совершенно разное, и контексты могут быть совершенно из разных областей, но как представитель научного мира, могу сказать, что йога — это некий способ взаимодействия человека с миром. Когда эти отношения систематизированы, выстроены четко и нет непонятностей. Где человек и мир вписаны друг в друга.

ЖСЙ: Расскажи поподробнее про свою методику.

ВП: Это не совсем йога, поэтому я выделяю это в отдельную методику, за которую я сейчас отвечаю. Это - практики по реабилитации и профилактике определенных физических состояний человека, связанных с возрастными изменениями, болезнями, обусловленными тем, как работает психика человека, как работает ум. С возрастом начинает ограничивать человека, загонять его в определенные рамки и ситуации, из которых как бы не видно выхода. То, что я предлагаю на своих занятиях, помогает расширить или убрать эти границы.

ЖСЙ: То есть ты занимаешься психосоматическими техниками?

ВП: Мой подход можно назвать психосоматическим, но он точно так же и философский, абстрагированный и от психики, и от соматики, и от их взаимодействия. С одной стороны просто абстрактная мировоззренческая система, которая позволяет человеку взаимодействовать с миром, а с другой — психосоматика, которая предполагает, что это взаимодействие встречает какие-то трудности, которые надо преодолевать в этих взаимоотношениях. И если у человека возникают проблемы взаимодействия с миром, он ищет, как решить эти проблемы посредством тела.

ЖСЙ:Как появилась Радужная гимнастика?

ВП: У меня была задача восстановить свое здоровье. Сначала я искал помощь в школах йоги, в школах китайских стилей. Много ездил по алтайским деревням, слушал мудрость разных людей, бабушек и дедушек, которым по девяносто, по сто лет. Так как я благодаря йоге умел слушать, то узнал много сокровенных тайн. И потом из этого сделал курс, систематизировал все свои знания, распределил их по ячейкам, информационным матрицам. Эти матрицы связаны с психическими принципами: земли, огня, воды и воздуха (стабильности, центрированности, трансформации, текучести). Система Радужной гимнастики не привязана к телу и форме. Она, скорее, является инструментом для взаимодействия с миром.

ЖСЙ: С чего началось твое увлечение практиками?

ВП: Я жил и общался с людьми, которые интересовались саморазвитием. В частности, мои родственники интересовались обучением. У меня был интересный дедушка, который любил все изучать. И папа был таким же, только еще и путешественником, собирателем всего, мог красиво рисовать, что-то искусно делать руками, в металлургии хорошо разбирался. Общаясь с ними, я был уверен, что познаю весь мир. Слова «йога» я тогда не знал, но изучение мира мне уже было интересно — я считаю, что это, в общем-то, об одном.

В школьном возрасте я попал в геологический кружок. Все лето мы были в экспедициях, и , собственно говоря, от геологов я и начал узнавать, что такое йога. Это были как раз те люди, которые подсовывали нам такие книжки, как, например, «По лезвию бритвы» Ефремова. Все вокруг интересовались культурой Востока, и поэтому статуэтки Шивы я увидел первый раз лет в семь. Мне сразу объяснили, что эта практика связана с работой сознания и дыхания.

ЖСЙ: То есть еще в детстве ты заинтересовался медитацией?

ВП: Могу сказать, что когда ты проходишь маршруты у тебя возникают такие медитативные состояния, какие у многих в позе лотоса не возникают. Когда ты учишься ходить со средней скоростью около десяти километров в час, за начальником своей партии, и на своей шкуре переживаешь все природные явления, все молнии, град, снег, все идешь и идешь, в горах, в степи. И геолог при этом работает, он чем-то занят, а твоя задача — тащить рюкзак и чем-то помогать. Я помню как спросил у папы, что мне делать с картинками, которые возникают, пока я иду, потому что мой мозг был как телевизор, который постоянно что-то показывал, какие-то войны, события, каких-то людей, он всегда должен был быть чем-то занят.

ЖСЙ: И что сказал папа?

ВП: Папа сказал мне — просто дыши. Когда нечем заняться, вдыхай из земли в тело, выдыхай — в небо. Вдыхай из неба, выдыхай в землю. Позже я узнал, что есть такие даосские практики.

ЖСЙ: Расскажи, как ты попал на йога-мат

ВП: У меня была серьезная травма. До этого я занимался только медитативными практиками. Комплекс в пятнадцать-двадцать асан мне показал мой преподаватель по начальной военной подготовке, школьной дисциплине. Он выбрал почему-то меня и всех обучал боевому искусству, а меня — йоге.

ЖСЙ: А можно было в то время на уроках обучать боевым искусствам?

ВП: Это было не на уроках, а уже после, на уроках мы просто стреляли. Нас учили люди, которые возвращались с Афгана со всеми сопутствующими видами деятельности. На детях они пытались как-то дореализоваться, судя по всему. Это были даже не боевые искусства, а прикладные военные вещи. Был Афган, и я был готов к тому, что по окончании школы попаду туда. Военрук рассказал мне, что если я хочу выжить — должен тренироваться. Он объяснил, что рукопашный бой мне не пригодится, а вот йога поможет.

ЖСЙ: Упражнения тебе помогли?

ВП: Да, я реабилитировался очень быстро. Через месяц после травмы почти забыл о ней. И понял, что без практики уже больше не могу. Когда я пытался не заниматься, начинались очень сильные боли в спине.

ЖСЙ: Как ты стал глубже изучать практику асан?

ВП: Я освоил все асаны начального уровня Шивананда-йоги. Военрук, у которого я занимался, дал мне условие — он дает одну асану, я ее выполняю дней десять, пятнадцать, месяц, — и если я делаю это регулярно, он дает следующую асану, а если нерегулярно, пропустил хотя бы один или два дня — возвращаюсь на ноль.

ЖСЙ: Расскажи про институтские годы, после поступления ты продолжил практиковать?

ВП: На втором курсе познакомился с ребятами, которые как раз занимались йогой. Мы собрались в одну комнату в общежитии, и было смешно, что у нас получилась такая комната мальчиков-зайчиков, которые не пили, не курили, не матюгались — не занимались всем, что свойственно ребятам в этом возрасте, особенно геологам. Утром мы делали йогу, вечером — ушу.

ЖСЙ: У вас был учитель или вы занимались по книжкам?

ВП: У меня был свой опыт, потом приехал парень, который занимался другим направлением йоги — традицией Брахмачарьи, и он, в какой-то степени, являлся моим учителем в этом направлении. Потом мы вместе занимались по книжке Зубкова.

После второго курса у нас состоялась крымская практика, где я познакомился со своим будущим коллегой, с которым мы открыли в Питере школу йоги, Константином Харьковским. Он в то время уже считался у нас в общежитии великим йогом, этот человек мог сесть в позу лотоса и сутками так сидеть. Мы стали общаться, сверять свои знания и умения, и мне стало веселей оттого, что есть человек с таким уровнем. Он был обладателем сидх. Когда я был студентом, у нас был еще один учитель, Зуев Евгений Осич, он обучал йоге в академии социально-трудовой адаптации. Там велась Раджа-йога, медитативные практики, работали с чакрами, с каналами…

ЖСЙ: Тогда запрет на занятия йогой уже был снят?

ВП: У Зуева все было завуалировано под массажные практики. Мы изучали массаж, разные виды, начиная с классического, точечного, и до парных растяжек. Это было так — ты приходишь в массажный кабинет, а на столе сидит человек в идеальной позе лотоса, и ты думаешь — попал куда надо! Мы начали общаться, и общаемся по сей день. Так появилась команда, которая в девяносто восьмом году называлась «Объединение инструкторов йоги».

ЖСЙ: Твое желание преподавать было осмысленным?

ВП: Для меня самого до сих пор является удивительным то, чем я занимаюсь. Больше вижу себя в роли какого-нибудь заведующего кафедрой. Но если остановлюсь, то меня унесет далеко назад. Для меня легкий хлеб — в области науки. Йога — это тяжелый хлеб. Это всегда было тяжело, потому что я с себя много спрашиваю. А в области благородных металлов я хороший специалист. И те люди, которые передали мне знания, уже ушли, поэтому меня готовы туда забрать с руками и ногами.

ЖСЙ: Радужная гимнастика — это йога, в которую интегрированы знания из боевых искусств и науки?

ВП: Скажем так, я за диалектику. Принципиальный подход моей школы в том, что йогой надо жить.

ЖСЙ: Как ты видишь ситуацию, которая происходит сегодня в мире йоги?

ВП: Я считаю, это прекрасное время, я о нем мечтал. Меня нисколько не раздражает повышение конкуренции. Я мечтал, чтобы инструкторов было много, чтобы йога была в рекламе. В принципе, сейчас происходят такие же процессы, какие в свое время происходили в боевых искусствах. И когда популярность схлынет, останутся люди, которым практика интересна по-настоящему. Сейчас появляется очень много разных направлений, все это помогает увлечь людей. С другой стороны, я немного побаиваюсь этого времени, оно меня настораживает, потому что похожая ситуация была в нашей стране в двадцатых годах прошлого века. Йога была так же популярна во времена Есенина, Ахматовой. В Германии йога была очень популярна. «Игра в бисер» Гессе — это тоже о йоге: математика, музыка — это все близко. Она там не озвучивается, но предполагается. Когда идет всплеск неуправляемых энергий, то руль в свои руки может взять кто-то другой, так и возникают рейхи. Задача людей, которые занимаются йогой давно — сделать так, чтобы этого не получилось.

ЖСЙ: На твоем опыте были случаи, когда практика йоги приносила людям больше вреда, чем пользы?

ВП: Конечно. Когда у людей были различные психологические нарушения и они попадали в мощный энергетический поток, их могло подглючивать, что-то у них съезжало. На этот случай у меня под рукой всегда был телефон психолога, который тоже ходил ко мне на йогу.

ЖСЙ: Позитивные изменения происходят чаще?

ВП: На практике это наблюдать совсем несложно. Достаточно посчитать количество семейных пар, которые сложились после знакомств на наших йога-турах. Несколько десятков — точно. Общаешься с людьми, играешь с их детьми, а они потом рассказывают, что познакомились на твоем семинаре. Мы в первые годы даже побаиваться стали того, как люди отзывались о практике. Приходили, говорили, что жизнь полностью поменялась: работа, образ жизни, отношения в семье. На занятиях я стараюсь говорить не только о формах, но и о добродетелях. Задача состоит главным образом не в том, чтобы проработать тело или растянуться, а именно в том, чтобы внутренне измениться. Так как мы обучаем больше не асанам, а изменению восприятия, мировоззрения, то, конечно, многое преображается.

ЖСЙ: Ты чувствуешь потребность духовно наставлять людей?

ВП: По сути своей я — педагог. Поэтому занимаюсь этим, где бы ни находился, мне это нравится. Но духовность — это изучение себя, это когда человек находит те стороны, в которых он застрял. И сейчас я занимаюсь собой. Вижу, что нужно много внутренней работы. Насколько я могу быть учителем для кого-то сейчас — не знаю. Но часто бывает, люди подходят после занятий и говорят, что собирались задать какой-то вопрос, а ответ на него уже получили.

ЖСЙ: Что ты можешь пожелать подписчикам нашего блога — людям, интересующимся йогой?

ВП: Принимать, расслабляться и хорошо, качественно делать свое дело. Не смотреть в чужой огород. Заниматься собой. Люди, которые занимаются самоосознанием — это, можно сказать, кость общества, нужно понимать это. Относиться к другим школам как к братским, мы все занимаемся одним делом. Жить в принятии, не попадать в конфликтные ситуации. В йоге очень много критики: те хорошие, эти плохие. Надо поскорее выходить из этого состояния. Просто понимать: нет плохих учителей и школ, это все обусловленность. Прийти к ощущению себя как целого мира, где конфликтовать не с кем. Тогда к твоему берегу будет прибиваться все, что нужно. Жить в любви — это очень важно для йогинов.